Этот материал был впервые опубликован на сайте www.guitar-gear.ru в 2009 году
Почти 40 лет назад (если быть абсолютно точным — то в 1973 году) мне в руки попала голландская гитарка Egmond.
Дело было на Северном флоте (бухта Гаджиево), где в то время мне довелось «отдавать священный долг», и где за год до этого несколько таких же как я «молодых» организовали флотский ВИА «Эхо».
Всего за один год нам удалось на голом энтузиазме создать довольно приличный музыкальный коллектив, который уверенно занял первое место сначала на общегарнизонном смотре художественной самодеятельности (слова-то какие! ностальгия…), а потом вышел и «на большую сцену» Северного флота.
Вот за эти «боевые» заслуги всему составу «Эхо» была объявлена благодарность от имени самого звездного адмирала Северного флота, и (главное!) всем предоставлены внеочередные отпуска на 10 суток.
Собственно, к чему я это рассказываю? Да к тому, что в то время единственным приличным инструментом в нашем ансамбле была гитара нашего лидер-гитариста Игоря Хмырова из подмосковного Краснаогорска (или Красноармейска?) — тот самый Egmond. Старенькая (к тому времени гитаре уже было от рода около 20 лет!) 3/4-ная баночка с изумительным, глубоким джазовым тембром. А из отпуска Игорь привез новый инструмент, американскую гитару (название я уже не помню), по образу и подобию которой чехи сделали одну из самых крутых в то время гитар — Торнадо. Старшее поколение должно помнить эту полубанку ядовитового малинового цвета… Единственным отличием Торнадо от американки было другое название, и то, что у прообраза на нижней деке была яркая наклейка с надписью по кругу — «Сделано молодыми для молодых».
Egmond на какое-то время перешел к нашему ритмачу, Сане Севастьянову из Кронштадта, а потом я упросил Хмыря продать мне Egmond за бешенные деньги — не то 150, не то 200 рублей. При «жаловании» младшего состава 3 рубля 80 копеек в месяц это действительно были бешенные деньги!
Прошло примерно полгода, и вдруг в нашем коллективе начали пропадать всякие мелочи… То обнаружим пропажу инструмента (отвертки, пассатижи, и т.д.), то вдруг исчез кинаповский транзисторный усилитель, который с большим трудом удалось «выбить» через массовика-затейника ДОФа (дома офицеров флота).
Это продолжалось более месяца, мы уже поняли, что это не «свой», а кто-то из других обитателей ДОФа, но кто именно, долгое время выяснить не удавалось. Даже устраивали засады — оставляли кого-нибудь ночевать в музыкалке. Но все безрезультатно, кражи продолжались.
И вот однажды, после субботних танцев, которые были единственным развлечением для офицеров и немногочисленных гражданских обитателей гарнизона, на ночное дежурство остались ударник Юра Машевский из Зыряновска, и басист-вокалист, москвич Славка Фадеев. Заперлись изнутри, и, разумеется, улеглись спать. А утром… Ужас! Из запертой комнаты, в которой дрыхли два горе-постовых, пропадает мой голосовой усилок на базе блока от ТУ-100, который я привез после отпуска с гражданки, гитара Egmond, и вдобавок ко всему — военные билеты Юрки и Славы! Карманная мелочь, сигареты, коробка с дефицитнейшими по тем временам КТ312-ми и прочими радиодеталями — это было уже не в счет, так же, как и 2 бутылки шила (спирта), которые всегда были у меня в столе на всякий случай. Правда, к обеду следующего дня военные билеты нашлись в одном из коридоров ДОФа, но все остальное пропало бесследно…
Самое время сказать несколько слов о «летучем голландце».
Насколько я знаю, фирма Egmond Brothers возникла в Голландии, в начале 30-х годов ХХ века, и почила в бозе уже к концу 60-х, начале 70-х годов. Во всяком случае, я не смог найти в интернете никаких упоминаний об инструментах этой фирмы, изготовленных после 1965-го года.
Лично мне всего лишь дважды довелось держать в руках изделия с лейбой «Egmond». В первый раз это было в конце 60-х — на добротном басе Egmond с очень мощным звуком играл басист томского политеха. Я тогда только начинал баловаться игрой на гитаре, и дергая струны на болгарской «скрипке», которой со мной расчитались новосибирские лабухи за самодельный ревер на базе магнитофонной приставки «Нота», тайно завидовал обладателю вожделенного Egmond’a.
А второй Egmond, которым на тот момент я так не долго владел (кстати — практически не умея играть на шестиструнке!), быстро уплыл от меня в неизвестном направлении…
Старенькая, маленькая, но очень удобная, мягкая, с узким, почти женским грифом с укороченной по современным меркам мензурой, и всего с 21 порожком, потрепанная гитарка с бугристыми от долгой игры ладами, вся в боевых шрамах и потертостях. С многократно перепаянным темброблоком, с отметинами на деке от шурупов, которыми кто-то из предыдущих владельцев закрепил, а потом снова убрал третий звукосниматель. С вышарканным до дерева лаком на треснутом и неаккуратно склеенном буковом грифе, и глубокими царапинами на нижней деке от пряжки флотского ремня Хмыря… Но это была МОЯ(!) гитара и другой мне уже не хотелось…
Это была не «жаба». Это была — ЛЮБОВЬ!
И еще — тайная надежда на то, что может быть именно на этой гитарке когда-то начинал играть Джордж Харрисон, у которого, по биографическим сведениям, был именно такой Egmond, который лидер-гитарист Битлов считал одной из лучших, и любимых своих гитар…
Прошло еще полгода, до дембеля оставалось всего пару месяцев, и я уже смирился с потерей. И вдруг к нам на репетицию в ДОФ прибегает Серега, сын заместителя начальника гарнизонной гауптвахты мичмана Осадчего, и говорит, что местные пацаны-школьники купили за червонец(!) у какого-то солдата гитару, сильно похожую на мой давно пропавший Egmond!
Нужно ли говорить, что весь состав «Эхо» числился в любимчиках гарнизона, а особенно был в фаворе у местных пацанов и офицерских жен, которые постоянно оставались «вдовыми» на время полугодовых автономок своих мужей — офицеров-подводников?! Естественно, в гарнизоне не осталась незамеченной и пропажа Egmond’a, о котором знал весь bomond Гаджиево.
Срочно нашли этих пацанов, и … это был не Egmond… это были останки Egmond’a.
Пытаясь как-то замаскировать особые приметы гитары, похититель (им оказался киномеханик ДОФа, прыщавый «сапог» из Липецка, который всю службу просидел в своей кинобудке, и покидал ее только для того, чтобы скоммуниздить что-нить, где-нить, у кого-нить…) соскоблил фирменную лейбу на головке грифа, зачем-то заменил фирменные колки на колки от чешской акустической гитары (которую, как выяснилось, он тоже приватизировал, но не у нас, а у ребят из спортроты), выколупал пластиковую «пимпочку» крепления ремня (на ней был логотип Egmond’a), выдрал все детали из темброблока (к счастью, звукосниматели остались на месте), и что самое ужасное — вымазал всю гитару каким-то мебельным лаком, который даже через несколько месяцев не полимеризовался, а остался сопливо-пластилиновым…
Но все-таки — это был МОЙ Egmond!
Чтобы хоть как-то сохранить то, что осталось от гитары, мне пришлось отциклевать весь корпус до чистого дерева. Единственное, что я мог себе позволить в то время в качестве защиты дерева от дальнейшего загрязнения, так это тонкий слой бесцветного нитролака, которым я покрыл отциклеванный корпус гитары. После чего убрал ее в сохранившийся тряпичный чехол (его киномеханик просто не нашел в темноте), и … наступил день дембеля!!!
После службы я попал на Урал, где и живу до сих пор. Естественно, в числе первых моих знакомых в незнакомом городе оказались местные музыканты. В те годы очень не многие разбирались одновременно в музыке и в музыкальной электронике, да к тому же умели довольно профессионально крутить ручки на аппаратуре живого звука. Мои навыки оказались востребованы, и я быстро влился в местную музыкальную тусовку.
Примерно через год мне удалось перетащить к себе из Казахстана барабанщика «Эхо» Юрку Машевского — он поступил в местный институт, в конце концов тоже осел на Среднем Урале, и до сих пор живет в паре кварталов от меня.
Мы сколотили небольшой ансамбль, халтурили на танцах, свадьбах, и участвовали в институтской самодеятельности.
Я расчехлил свой старенький болгарский бас-скрипку, и конечно, чуть-чуть подшаманил Egmond, на котором стал играть Слава Якубовский — замечательный парень из города Серова, который тоже приехал учиться в наш институт.
Это был Игрок. Игрок с большой буквы! Игрок во всем — в музыке, в спорте, в картах. Через неделю после того, как я научил его играть в покер, он «делал» меня, как сосунка! Азартный и талантливый во всем. Музыкант-виртуоз, которому были подвластны все известные мне инструменты. Композитор. Поэт. Замечательный вокалист, который из любой песни мог сделать шедевр.
Наша тройка «Звуки» держалась во многом благодаря ему. И распалась, когда Славку отчислили за академнеуспеваемость, и он уехал из города. Впрочем, к тому времени я уже понял, что моя фамилия далеко не Мак’Картни, и что с паяльником я обращаюсь гораздо уверенней, чем с басовым гитарным грифом. Увы…
о к тому времени мой «фанерный» Egmond (гитара так и осталась выскобленной), был известен не только среди студенческих лабухов — о нем знали все местные музыканты. В середине 70-х у нас в городе было несколько довольно профессиональных коллективов, и не только ВИА из трех-пяти человек. Как раз в то время на взлете был молодой коллектив «Ровестники» (которым руководил мой институтский приятель Витя Фладунг. Пардон, уже много лет этого человека называют уважительно — Виктор Иванович), и из которого чуть позже вышли очень серьезные музыканты и вокалисты. Саша Мурашов — лидер гитарист — в 80-е и 90-е играл у Лаймы Вайкуле, Володя Сысоев — барабанщик — до сих пор работает с Валерием Леонтьевым, Кашина — несколько лет была солисткой в группе «Комбинация», Оля Седова, Виктор Фаст, и многие другие.
В итоге мой Egmond на несколько лет становится любимым инструментом Сани Мурашова, и возвращается ко мне только перед Сашкиным переездом в Москву, к Лайме. Уже лет пятнадцать, как он обосновался в Филадельфии. Сначала играл, потом открыл свой бизнес, тоже связанный с музыкой, но как Саня признался мне в одном из телефонных разговоров — именно мой старенький Egmond открыл ему дорогу в большой музыкальный мир.
После того, как гитара окончательно вернулась ко мне, я вновь ее полностью разобрал, еще раз отциклевал корпус, и полностью вышкурил от старого лака гриф, который заново склеил по старой трещине. Была задумка восстановить Egmond в первозданном виде. Но обстоятельства сложились так, что упакованные в полиэтилен части гитары провалялись где-то на домашних антресолях почти 20 лет. И только в начале нового века я вспомнил про своего старичка, достал его с пыльной полки под потолком, и…
К сожалению, у меня нет НИ ОДНОЙ фотографии старого, «не ворованного» Egmond’a, даже черно-белой, а уж цветное фото тогда было большой, скорее — не доступной, редкостью. Имеется всего лишь парочка любительских черно-белых фотографий уже «выскобленной» гитары, после того, как она вернулась ко мне после полугодового отсутствия.
Но в памяти хорошо сохранился образ «того» Egmond’a — корпус цвета спелой, сухой, светло-коричневой, с золотистыми блестками луковой шелухи, и плавным переходом к контурному чернению. Необычный прописной шрифт соскобленной вором эллипсной лейбы «Egmond» на головке грифа. Изящная форма пластиковой кобылки, форму которой Саша Мурашов ненамеренно испортил, когда подпиливал, подстраивая гитару под себя. Форма и размеры ручки вибрато, которая была когда-то сломана по крепежной резьбе, и восстановлена на скорую руку еще в Гаджиево. И конечно, в памяти остался тот завораживающий ЗВУК, который когда-то издавала гитара, подключенная даже к самому простому усилителю.
